Если вы хотите лучше научиться любви, вам надо начать с друга, которого вы ненавидите
Моя мать.
В Будапеште ей стало слишком жарко, и, на новом (но неизменно той же марки автомобиле) «Пежо», в легком костюме, она приехала погостить к нам. Благо, тут и не далеко относительно. Никуда не гнала, останавливалась в отелях отдохнуть и перекусить. Я встретил ее. Она молча поехала за моим изрядно подержанным авто, периодически поблескивая фарами, чтобы я мог ее видеть в зеркало заднего видения. Слышать, как надрывается стереосистема. Осязать ее пристальный взгляд.
Иногда я просто не могу поверить, что у меня такая вот мать. Ей почти пятьдесят. Да, видно, спа-салоны, косметологи, дорогой макияж, дорогая одежда... Ей можно дать тридцать. Когда уставшая – тридцать пять. В иных случаях идентифицировать не берусь.
На мою свадьбу она не приехала. Из принципа. Ее нетипичная халатность снова взяла верх. Она не принимала никакого участия в моем взрослении, но теперь, как всякая женщина, ревнует всякую другую женщину, приближенную так или иначе к моему сердцу. Не видела Яну - первую (и наверное единственную) возлюбленную, ныне покойную. Грубо и язвительно обошлась с красавицей Катей. Не приехала на первую свадьбу. О чем не пожалела, ибо мы расстались довольно скоро. Про остальное я уже просто молчу. Вторая свадьба под предлогом «мы с моим новым мужчиной уезжаем в романтическое путешествие» так же была пропущена, хотя я маме сказал, что она станет бабушкой скорее всего…
В доме прохладно. Холодный паркет. Она без тени смущения скидывает обувь и босиком шагает в бывший кабинет отца, открывает заветный шкафчик, достает оттуда маленький пузырек коньяка и залпом его опустошает… Оглядывается.
- Да, мама… Тут много чего изменилось за тридцать лет…
Она снова оглядывается. Присаживается на ручку кресла и качает головой.
- Нет, нет… Ты не понимаешь!.. Тут ВСЕ изменилось… - Шепчет она мне, - тут нет твоего отца, тут нет маленького тебя, нет его адвоката, нет и тени той дурочки, которая вот так взяла и изуродовала свою юность… Мне плевать в какой цвет тут стены покрашены… Этот дом твой отец купил, чтобы скрыть меня от всех, скрыть свой позор, маленькую беременную и безмозглую дочь ювелира… Я в этом доме не была уже лет двадцать пять, а он все стоит и ты теперь столько тут изменил… Собой, своей женой, своим маленьким братом… Где он сейчас, кстати?..
Она снова тянется к буфету, на сей раз наливает красного вина в бокал и прикуривает…
Смотрю на нее…
- Он в садике… Скоро поеду за ним, а что?
- Хочу посмотреть, похож ли он на твоего отца… Почему-то мне кажется, что он должен быть похож. Что-то же от него должно было остаться…
- Виктория…
- Что?.. – она босая, маленькая, дерзкая, скользит по паркету комнаты. Волосы сбиты в тугой пучок на затылке, но непослушные пряди красиво падают на ее нетронутое временем нежное, женственное лицо…
- Виктория… Посиди хоть немного… Ты ведь устала. Не мельтеши, а… Я тоже устал…
Говорю ей такое, а сам отворачиваюсь… И такое смятение на душе, кажется, что еще немного и слезы навернуться… Когда она от нас уехала, мне было очень мало лет. Потом, позже, я видел ее лишь однажды. А потом была Яна. И вот, смотрю на свою уже взрослую мать и понимаю, что Яна была точно такая же как она – суматошно врывалась в дом, босиком скользила по полу, могла закурить без спросу. Могла вытащить бутылку со спиртным и пить прямо из горлышка… Только Яна была рыжей. И я ее любил. А мать для меня просто Виктория. Мне даже «мамой» ее называть непривычно…
- Ну вот… - снова вздыхает она и тушит сигарету, - …Ну вот… Вот я и здесь… А теперь ты повезешь меня в больницу знакомить со своей женщиной, а потом мы поедем забирать Алексея… Бедный малыш… Бедный одинокий мальчик…
Но так она говорит только про Лешу... Про меня бы она такое не сказала. Ведь я ей родной сын, все-таки...
В Будапеште ей стало слишком жарко, и, на новом (но неизменно той же марки автомобиле) «Пежо», в легком костюме, она приехала погостить к нам. Благо, тут и не далеко относительно. Никуда не гнала, останавливалась в отелях отдохнуть и перекусить. Я встретил ее. Она молча поехала за моим изрядно подержанным авто, периодически поблескивая фарами, чтобы я мог ее видеть в зеркало заднего видения. Слышать, как надрывается стереосистема. Осязать ее пристальный взгляд.
Иногда я просто не могу поверить, что у меня такая вот мать. Ей почти пятьдесят. Да, видно, спа-салоны, косметологи, дорогой макияж, дорогая одежда... Ей можно дать тридцать. Когда уставшая – тридцать пять. В иных случаях идентифицировать не берусь.
На мою свадьбу она не приехала. Из принципа. Ее нетипичная халатность снова взяла верх. Она не принимала никакого участия в моем взрослении, но теперь, как всякая женщина, ревнует всякую другую женщину, приближенную так или иначе к моему сердцу. Не видела Яну - первую (и наверное единственную) возлюбленную, ныне покойную. Грубо и язвительно обошлась с красавицей Катей. Не приехала на первую свадьбу. О чем не пожалела, ибо мы расстались довольно скоро. Про остальное я уже просто молчу. Вторая свадьба под предлогом «мы с моим новым мужчиной уезжаем в романтическое путешествие» так же была пропущена, хотя я маме сказал, что она станет бабушкой скорее всего…
В доме прохладно. Холодный паркет. Она без тени смущения скидывает обувь и босиком шагает в бывший кабинет отца, открывает заветный шкафчик, достает оттуда маленький пузырек коньяка и залпом его опустошает… Оглядывается.
- Да, мама… Тут много чего изменилось за тридцать лет…
Она снова оглядывается. Присаживается на ручку кресла и качает головой.
- Нет, нет… Ты не понимаешь!.. Тут ВСЕ изменилось… - Шепчет она мне, - тут нет твоего отца, тут нет маленького тебя, нет его адвоката, нет и тени той дурочки, которая вот так взяла и изуродовала свою юность… Мне плевать в какой цвет тут стены покрашены… Этот дом твой отец купил, чтобы скрыть меня от всех, скрыть свой позор, маленькую беременную и безмозглую дочь ювелира… Я в этом доме не была уже лет двадцать пять, а он все стоит и ты теперь столько тут изменил… Собой, своей женой, своим маленьким братом… Где он сейчас, кстати?..
Она снова тянется к буфету, на сей раз наливает красного вина в бокал и прикуривает…
Смотрю на нее…
- Он в садике… Скоро поеду за ним, а что?
- Хочу посмотреть, похож ли он на твоего отца… Почему-то мне кажется, что он должен быть похож. Что-то же от него должно было остаться…
- Виктория…
- Что?.. – она босая, маленькая, дерзкая, скользит по паркету комнаты. Волосы сбиты в тугой пучок на затылке, но непослушные пряди красиво падают на ее нетронутое временем нежное, женственное лицо…
- Виктория… Посиди хоть немного… Ты ведь устала. Не мельтеши, а… Я тоже устал…
Говорю ей такое, а сам отворачиваюсь… И такое смятение на душе, кажется, что еще немного и слезы навернуться… Когда она от нас уехала, мне было очень мало лет. Потом, позже, я видел ее лишь однажды. А потом была Яна. И вот, смотрю на свою уже взрослую мать и понимаю, что Яна была точно такая же как она – суматошно врывалась в дом, босиком скользила по полу, могла закурить без спросу. Могла вытащить бутылку со спиртным и пить прямо из горлышка… Только Яна была рыжей. И я ее любил. А мать для меня просто Виктория. Мне даже «мамой» ее называть непривычно…
- Ну вот… - снова вздыхает она и тушит сигарету, - …Ну вот… Вот я и здесь… А теперь ты повезешь меня в больницу знакомить со своей женщиной, а потом мы поедем забирать Алексея… Бедный малыш… Бедный одинокий мальчик…
Но так она говорит только про Лешу... Про меня бы она такое не сказала. Ведь я ей родной сын, все-таки...